Насчет Черчилля.
Вы это всё набивали - или есть интернетный источник?
Было бы интересно посмотреть, если бы таковой был...

Мостовой, к мостам относящ. || В виде сущ. м. смотритель за мостами, дорогами; собиратель дорожного мыта.
Мостырник пск. нищий на мосту. Мостырничать пск. стеречь прохожих на мосту, нищенствуя.

http://www.nisse.ru/magazine.html?id=1290

В те же годы существовал еще один довольно оригинальный способ наказания за мелкие кражи. Городовой имел полномочия не тащить вора в участок, а рисовал мелом на его спине крест в круге и вручив метлу заставлял мести мостовую тут же на месте преступления. Таких метельщиков особенно было много в праздничные дни когда между толпами гуляющих и делающих покупки обывателей шныряли воры обоего пола иногда шикарно одетые. Городовые, знавшие многих мошенников, в лицо не дремали. И вот эти франты и роскошно одетые дамы с метлами в руках и крестами намалеванными на спинах дорогих одежд особенно вызывали остроты и шутки простолюдинов, устраивающие вокруг них целые гуляния. Всенародное позорище длилось обычно до темноты после чего воров связанных за руки веревкой городовой вел, как на поводке в участок. На другой день они мели мостовую около казенных учреждений данного участка, а к вечеру после работы заносились в списки воров и отпускались по домам. Таким образом "судебный процесс" вместе с отбытие наказания не превышал суток. После того как в 1866 году стали вводиться мировые суды с "культурным" судопроизводством, они показались народу чересчур "канительными".

Про "мостовых" посмотрю, а вот ещё темка (поднимадась в ЖЖ, но до внятности не договорились).

Действует там этакий Алоизий Могарыч. Вопрос: второе слово - отчество или фамилия? Ударение на А или на Ы? Как вы читаете?

Грандиозный труд (Ваш, не Черчилля).
Преклоняюсь. Спасибо.

Однако еще в школе я уже сомневался в пригодности классических языков как основы нашего образования. Так, мне сообщали, что мистер Гладстон на досуге почитывает Гомера, чего он, по моему мнению, вполне заслуживал, и что в последующей жизни это доставит и мне огромное удовольствие. Когда я выразил свое сомнение, меня заверили, что классические языки помогут мне писать и говорить по-английски. Мое внимание обратили на то количество слов современного английского языка, которые произошли от латинских или греческих. Очевидно, человек мог гораздо лучше использовать эти слова, если знал точный источник, из которого они возникли. Тогда я был вынужден признать некую практическую ценность. Но сейчас даже она уничтожена. Иностранцы и шотландцы, объединившись вместе, ввели такое произношение латинских слов, которое привело к окончательному разрыву латыни и английского языка. Они говорят нам, что слово audience следует произносить, как owdience, civil -- как keyweel. Они даже изуродовали одну из тех цитат, которые я чаще всего использую и считаю одной из самых впечатляющих, превратив ее в смехотворное Wainy, Weedy, Weeky. Для тех, кто распространяет это зло, нужно назначать специальное наказание.

Здесь я сделаю несколько общих замечаний в отношении латыни, которые, вероятно, можно будет отнести и к греческому. В таком осмысленном языке, как английский, слова соединяются друг с другом и вступают в отношения с помощью других маленьких слов. В суровые античные времена римляне считали такой способ слабым и недостойным. Для того чтобы язык удовлетворял их требованиям, нужно было, чтобы слова, окружавшие слово, реагировали на его структуру в соответствии со сложными правилами, и это слово соответствовало различным условиям, в которых могло использоваться. Не вызывает сомнений, что этот метод выглядит и звучит более внушительно, чем наш. Части предложения подогнаны друг к другу, как детали хорошо смазанного механизма. Каждую фразу можно плотно нашпиговать смыслом. Должно быть, для того, чтобы это сделать, нужно было приложить немало усилий даже тем, для кого этот язык был родным. Однако в то же время именно язык обеспечил римлянам и грекам прекрасный и легкий способ упрочить их посмертную славу. Они были первыми в области философии и литературы. Достаточно очевидные мысли по поводу жизни и любви, войны, судьбы или нравов они превращали в лозунги или эпиграммы, для которых так хорошо был приспособлен их язык, и таким образом приобретали патентные права на все времена. Отсюда и их слава. В школе мне никто об этом не говорил. Все это пришло мне в голову самостоятельно в более поздний период моей жизни.

Мистер Веллдон проявлял ко мне дружелюбный интерес и, зная, что я слаб в классических языках, решил помочь мне лично. У него был очень загруженный день, однако он выделил по четверти часа перед вечерней молитвой и три раза в неделю проводил со мной индивидуальные занятия.
Это был знак особого благоволения со стороны директора, который, разумеется, никогда не учил никого, кроме старших учеников, выполнявших функции преподавателя, и то самых способных. Я гордился оказанной мне честью, но был в ужасе от тяжких мучений. Если читателю приходилось хоть когда-нибудь переводить какой-нибудь латинский текст, он знает, что на довольно ранней стадии натыкаешься на Ablative Absolute с его явно презираемой альтернативой Quum и pluperfect subjunctive. Я всегда отдавал предпочтение Quum. Конечно, он несколько длиннее, и поэтому ему недостает лаконичности и вескости, которая так ценится в латинской фразе. С другой стороны, его применение позволяет избежать подводных камней, на которые так легко наткнуться при использовании Ablative Absolute. Я часто был неуверен, должен ли Ablative Absolute заканчиваться на <<е>> или <<i>>, или <<is>> или <<ibus>>, правильному выбору которых придавалось огромное значение. Похоже, мистер Веллдон испытывал физические страдания, если я делал ошибку в одной из этих букв. Я вспоминаю, что у мистера Эсквита появлялось подобное выражение лица, когда я иногда на заседании Кабинета украшал обсуждение какого-нибудь вопроса одной из моих немногих, но точных латинских цитат. Это было больше чем раздражение, это была душевная боль.

Учитель латыни, судя по всему, был вполне удовлетворен моими ответами, и у меня по утрам появилось свободное время. С другой стороны, примерно раз в неделю мне нужно было писать сочинения для моего друга-шести-класника. Я расхаживал взад-вперед по комнате и диктовал -- точно так же, как я это делаю сейчас,-- а он сидел в углу и записывал. В течение нескольких месяцев все шло как по маслу, но однажды нас чуть не поймали. Учитель посчитал, что одно из наших сочинений отличается какими-то особенными достоинствами. Он передал это произведение директору, который, в свою очередь, вызвал к себе моего друга, похвалил его за работу, после чего попытался обсудить с ним затронутую в сочинении тему. <<Меня заинтересовали те мысли, которые вы здесь высказываете. Мне думается, что вы могли бы пойти в этом смысле еще дальше. Расскажите-ка мне подробно, что вы конкретно имели в виду>>. Несмотря на очень сдержанную реакцию, мистер Веллдон еще в течение какого-то времени продолжал в том же духе, добившись лишь того, что мой сообщник впал в глубочайшее оцепенение. К счастью, директор, который вызвал моего друга для того, чтобы похвалить, решил не придираться к нему слишком сильно и в конце концов отпустил его со следующими словами: <<Судя по всему, у вас лучше получается излагать свои мысли на письме, чем вслух>>. Когда я увидел его после этого, у него было лицо человека, который лишь чудом избежал гибели, и с той поры при написании сочинений я тщательно следовал проторенным путем.

Как нелепость был воспринят тот факт, что, явно задержавшись в самом низшем классе, я тем не менее выиграл приз в общешкольном конкурсе, за то, что прочитал директору тысячу двести строк <<Руин древнего Рима>> Маколея, не сделав при этом ни единой ошибки.
....
Тем временем я придумал замечательный способ заучивать переводы латинских текстов. Я всегда терял много времени, отыскивая в словаре нужное слово: это было все равно, что копаться в телефонном справочнике. Открыть его примерно на нужной странице -- довольно просто, но после этого нужно искать на предыдущей странице, на следующей, просматривать колонки, и часто оказывалось, что нужное слово находится еще через три-четыре страницы. Короче говоря, мне это занятие казалось чрезвычайно трудоемким, хотя остальные ученики, похоже, справлялись с ним без особого труда. Тогда я решил заключить союз с одним шестиклассником. Он был очень умным и умел читать по-латыни так же легко, как и на родном английском. Для него одинаково легко было читать Цезаря, Овидия, Вергилия, Горация или даже эпиграммы Марциала. Ежедневно мне задавали примерно десять-пятнадцать строк. Для того чтобы расшифровать эти десять-пятнадцать строк, мне требовалось час-полтора, да и то, скорее всего, переводил я неправильно. Но мой друг мог перевести мне все за пять минут, слово за словом, а я крепко запоминал, что это означает. Мой друг-шестиклассник, со своей стороны, был озабочен сочинениями по английскому, которые он должен был писать для директора, почти так же, как я этими латинскими кроссвордами. Мы договорились, что он будет устно переводить мне латинские тексты, а я взамен напишу за него сочинения.