Н. Омельянович (почему-то думаю, что дама ...)

Арчи Гудвин, проходящий мимо самого себя, мог бы быть (не обязательно, отнюдь) обычной стаутовской шуткой, несколько нескладно переведённой.

Читаю очередной роман Элизабет Джордж, текст какой-то бестолковый: не то что так по-русски не говорят, а по-русски говорят не так,
Наконец, добираюсь до шедевра: персонажь въезжает в городок, где сегодня РЫНОЧНЫЙ день. Т.е. русское слово БАЗАРНЫЙ, которое было, есть и пребудет вовеки (пока сохранится явление) ей незнакомо ...

"Простая одержимость", конечно. И что же это у меня "Улитка на склоне" всё в голове...

Лучше "Основное наваждение"...

OBSESSION!

Я случайно узнал, что на этой ярмарке сегодня должен был выступать англичанин (живущий, впрочем, в США) Джон Дербишир, математик (это только одна из его ипостасей - он ещё и преинтересный консервативный колумнист и комментатор), автор книги "Простое одержание" (Prime Obcession).

Вы вряд ли заинтересовались, да и времени на всех очевидно не хватает.

Я не далее как вчера писал об этом, но получил в ответ гневную филиппику Самаритянина... )

Сегодня я провела там часов пять. Из них два по два - лекции.
Первая лекция была про то, какими были книги до того, как они стали такими, как мы привыкли.
Лекцию читал Сергей Иванов, в которого я давно влюблена.

Книги в нынешнем виде называются кодекс. Современное юридическое значение слова от книг и произошло: одними из первых книгами в такой форме (отдельные листы пергамента, которые тогда хранили в специальном ящичке) стали пользоваться юристы. Так было удобнее находить нужный закон, чем раскручивать свиток.
Кроме кодексов существовали ещё книги-гармошки ( как сейчас делают для маленьких детей). У них, оказывается есть учёное название - концертино. Почему - лектор не объяснил.

До этого книги были в виде свитков. До Юлия Цезаря их разворачивали в ширину, вдево и вправо. Свитки Торы, по-моему, и сейчас так разворачивают.
А Юлий Цезарь первым стал разворачивать вертикально. Он же первым ( или одним из первых) стал читать молча, про себя. Это тогда было удивительным умением, как шевелить ушами, даже круче.
Когда пошла мода на чтение про себя, то изменилось и письмо: появились заглавные буквы, знаки препинания, пробелы между словами.

Пергамент называется так в честь города Пергама. Царь Пергама хотел завести у себя библиотеку не хуже Александрийской, но царь Александрии ( или Египта?) приревновал и запретил экспорт папируса. Тогда царь Пергама повелел наделать пергаментов и переписывать книги на них. Пергаментом пользовались и до того, но не так массово.

И ещё много всего. Два часа рассказывал. А потом надписывал свои книги, которые продавались ради такого случая по сниженной цене.
И я там была, мёду-пива не пила, а книжки купила и автограф получила.
А заодно спросила у мэтра про юродивого в "Борисе Годунове". Он фильма ещё не видел. Я рассказала ему про даунов. Он сразу замотал головой: нет, говорит, юродивый не слабый, он сильный и страшный, потому что загадочный и непонятный. И ещё он злой. Даун не может быть юродивым.
Вот мнение эксперта по юродивым.

Потом был часовой перерыв, а после перерыва лекция Зализняка.

И плохая.
Умер Анатолий Гелескул, гениальный переводчик с испанского. Как-то я была на очень камерном вечере, где он читал свои стихи. Немножко совсем. Хороший был поэт. Но при советской власти не всякого хорошего поэта печатали, многие становились переводчиками.

Русский Букер десятилетия присуждён роману "Ложится мгла на старые ступени" Александра Чудакова.

Эх! Писателя-то уж нет в живых. А в тот год, когда его выдвигали, премию получила Улицкая. Уж не помню, за что. Ей тогда за каждый чих что-нибудь давали.